Паоло и Рената, прервав наблюдение, полезли вверх.

– Что это? Крик о помощи? – часто дыша, спросил Паоло.

– Наверное, – сказала, запыхавшись, Рената. – Заклинания Анджелики… всегда… такие абсурдные…

Прозвучавшие эхом лязг и скрежет заставили их обернуться. Упал еще один грифон, куда – они не видели. Застыв, они следили за усилиями последнего. Он достиг мраморного фасада герцогского дворца, но летел недостаточно высоко, чтобы перемахнуть через дворец. И грифон, видимо, это знал. Выпустив когти, он попытался уцепиться за зубчатую стену. Но это его не спасло. Они всё это видели, видели, как далекое черное пятно скользило по цветному мрамору фасада, даже слышали скрежет. Оно скользило вниз, вниз, вниз, пока не рухнуло на крышу мраморного портала, где, сникнув, осталось лежать недвижимо. Над ним отчетливо вырисовывались две длинные полосы, две царапины, тянущиеся вниз по фасаду дворца.

– Ничего себе! – вырвалось у Паоло.

Они поднялись на непривычно пустую пьяцца Нуова. Она не представляла собой ничего особенного – большая замощенная площадь, окруженная низким парапетом. Вокруг него, через промежутки, стояли изуродованные тумбы – пьедесталы грифонов, все с сорванными зелеными или алыми табличками, валявшимися рядом. В центре площади торчало то, что было украшенным грифонами фонтаном, а теперь стало струей воды, бившей из обломка водопроводной трубы.

– Ты только посмотри на все эти заклинания, которые она порушила! – воскликнула Рената. – Вот уж не думала, что она может действовать с такой силой.

Паоло не без зависти кинул взгляд на иссеченный царапинами дворец. Его мраморные стены были защищены заклинаниями, которые должны были противостоять подобного рода напастям. А Анджелика, надо полагать, все их порушила. Но вот что странно: он не чувствовал этого заклинания. От пьяцца Нуова должно было прямо шибать колдовством, однако ничего, кроме пустоты, на ней не ощущалось. Озадаченный, Паоло посмотрел вокруг. По низкому парапету медленно и устало брела знакомая темно-бурая фигура с волочащимся сзади пышным хвостом.

– Бенвенуто! – вскричал Паоло.

Какое-то мгновение казалось, будто Бенвенуто, как бывало не раз, собирается пройти мимо него. Но так только казалось, потому что Бенвенуто смертельно устал. Он остановился. Он посмотрел на Паоло требовательным взглядом. Затем осторожно открыл пасть и выплюнул крошечный, сложенный вдвое листок бумаги. После чего улегся и полностью отключился. Поднимая бумажку, Паоло видел, как вздымаются и опускаются темно-бурые кошачьи бока.

Пока Паоло разворачивал листок – брезгливо, потому что он весь промок, – Рената заглядывала ему через плечо. Записка, написанная чрезвычайно мелко, была, несомненно, от Тонино. И – хотя Паоло того не знал – от нее осталась лишь малая часть. Вот что они в ней прочли:

«…ова к „Ангелу“ на ангеле над…» Неудивительно, что Рената и Паоло ее неверно поняли. С пьяцца Нуова теперь, когда с нее исчезли грифоны, был хорошо виден Ангел. Прекрасный и спокойный, он стоял на большом куполе Собора, охраняя Капрону, окруженную клубами дыма от пушечной пальбы.

– Как ты думаешь, мы сумеем туда подняться? – спросил Паоло.

Рената побледнела:

– Попробуем. Но имей в виду: я не переношу высоты.

Они поспешили вниз, оставляя позади красные крыши и позолоченные стены и Бенвенуто, спящего на парапете. Немного погодя, собравшись с силами, он встал и тоже поплелся вниз. Нескольких плохо нацеленных ружей недостаточно, чтобы покончить с Бенвенуто!

Когда Паоло и Рената добрались до булыжной площади перед Собором, большой колокол на его колокольне звонил беспрестанно. Народ шел и шел в Собор, чтобы помолиться за Капрону, и сам архиепископ Капронский, стоя у входа в Собор, благословлял каждого туда входящего. Рената и Паоло присоединились к ждущим своей очереди. Это, видимо, был простейший способ попасть в Собор. Они уже почти дошли до входа, когда на площади появился Марко, а за ним и Роза. Роза увидела рыжую голову Ренаты и замерла на месте. Она была так ошеломлена, что у нее язык прилип к гортани.

– Твое заклинание подействовало, – ухмыльнулся Марко.

Глава четырнадцатая

Герцог встал; теплый карман, принявший в себя Тонино, заколыхался и закачался.

– Конечно, я выкурил сигару, – сказал герцог обиженным тоном. – Кто угодно схватится за сигару, если узнает, что объявил войну, зная, что он ее не объявлял, и зная, что непременно будет разбит.

Его голос доходил до Тонино скорее изнутри, через тело герцога, нежели снаружи.

– Я же сказала вам: курение вредно для вашего здоровья, – начала было герцогиня. – Куда это вы собрались?

– Я? – замялся герцог. Карманы заколыхались и опять заколыхались: герцог поднимался по ступеням, ведущим к двери. – Куда-куда? На кухню. Я проголодался.

– Так приказали бы принести еду сюда, – сказала герцогиня, однако без особого недовольства.

Тонино знал: она догадывается, что они с Анджеликой все время находились в кабинете, и хотела удалить отсюда герцога, пока она их не отыщет.

Он слышал, как хлопнула дверь. Карман ритмично закачался в такт герцогским шагам. Тонино это не слишком беспокоило: он уже освоился. Карман был просторным. В нем хватало места и для Тонино, и для герцогской зажигалки, и для носового платка, и еще для одной сигары, и для шнурка, и для денег, и для нескольких игральных костей. Тонино устроился по уютнее, использовав в качестве подушки носовой платок. Оставалось только пожелать, чтобы герцог перестал без конца поглаживать карман с целью убедиться, что Тонино там.

– Ну как вы? В порядке? – пробасил он наконец. – Никого нет. Можете высунуть головы. Я подумал про кухню, потому что, полагаю, вы не завтракали.

– Спасибо.

Голос Анджелики прозвучал очень тихо. Тонино постарался встать на ноги и высунуть голову из-под клапана кармана. Анджелики он не увидел – мешал обширный живот герцога, – но услышал, как она сказала:

– У вас в кармане настоящий склад. Не знаете, что это налипло на мою ступню?

– Хм… налипло? Леденец, наверное, – ответил герцог. – Буду рад, если ты его съешь. Сделай одолжение.

– Спасибо, – неуверенно сказала Анджелика.

– Послушайте, – подал голос Тонино. – Почему герцогиня не учуяла, что мы у вас в карманах? Раньше она нас слышала.

Герцог издал такой громкий смех, что его раскаты сотрясли Тонино. Золоченые стены, которые он видел из кармана, поползли вверх, вверх, вверх. Герцог спускался по лестнице.

– А сигары на что? – сквозь смех выговорил он. – Почему, как ты думаешь, я их курю? Она через них ничего не чувствует, и это ей как нож острый. Пыталась раз-другой навести на меня чары, чтобы я бросил курить, но я становился таким вздорным, что ей пришлось свои чары снять.

– Простите, сэр, – послышался с другого бока голос Анджелики. – Никто не заметит, что вы на лестнице сами с собой разговариваете?

Герцог снова рассмеялся:

– Ни одна душа! Я все время сам с собой разговариваю. И смеюсь, если есть чему. Они все считают, что я того, чокнутый. Ладно, не до этого. Вы оба подумали, как вам отсюда выбраться? Надежнее всего было бы вызвать сюда ваши семьи. Тогда я мог бы передать им вас тайком из рук в руки, а она осталась бы с носом.

– А вы не можете за ними послать? – спросил Тонино. – Скажем, они нужны, чтобы помочь в войне.

– Она сразу сообразит, что дело нечисто, – возразил герцог. – Скажет, что все ваши военные заклинания никуда не годятся. Придумай такое, что не связано с войной.

– Театральные эффекты для следующей пантомимы, – предложил Тонино, хотя возлагал на это мало надежд.

Он понимал, что даже герцог вряд ли может позволить себе заниматься театром, когда Капрона захвачена врагами.

– Я знаю, – заявила Анджелика. – Я сотворю заклинание.

– Нет! – крикнул Паоло. – От твоего заклинания невесть что может приключиться!